9 ноября (28 октября по старому стилю) 1885 года родился Виктор Владимирович Хлебников, известный как поэт Велимир Хлебников. А также председатель земного шара, творянин, будетлянин, как он называл себя сам. Поэт и сегодня продолжает завораживать и озадачивать. В чём секрет его таланта? Почему с течением времени в его творчестве открываются всё новые грани?
Наш собеседник – один из российских хлебниковедов Александр Мамаев. Больше 50 лет он изучает творчество поэта, и свыше 30 лет его жизнь связана с Домом-музеем Хлебникова в Астрахани. Этот единственный в мире музей поэта располагается в астраханской квартире родителей Велимира, где он останавливался, когда приезжал в Астрахань.
– Александр Александрович, с чего началось ваше знакомство с творчеством Хлебникова? Насколько хорошо вы его знаете?
– Хлебникова невозможно знать от и до. Мы до сих пор только на подступах к нему. Такого учёного, который бы знал о Хлебникове всё, пока ещё не существует. Даже среди хлебниковедов с мировым именем – таких, как Александр Парнис, и таких, какими были Виктор Григорьев и Рудольф Дуганов. Даже они не знали о нём всего!
Я специализировался, в основном, по теме «Хлебников и Астрахань». И понятно, почему: я родился здесь, можно сказать, «в черновике» уже прожил жизнь, этот город мне близок, хорошо знаком и понятен. Пересечение Хлебникова с Астраханью произошло через меня, хотя я не единственный знаток Хлебникова по астраханской теме. Александр Парнис первым едва ли не в 60-е годы определил подлинное место рождения поэта, познакомился с его потомками, высказал мысль о проведении Хлебниковских чтений. Но и я, конечно, тоже смог многое открыть в этом направлении.
А познал я Хлебникова очень поздно – в 29 лет.
Просто первая встреча с ним оказалась неудачной. Я заканчивал институт, был без пяти минут учителем, филологом. В это время вышел маленький томик Хлебникова. Через двадцать лет забвения. Его не запрещали – его просто не печатали. Один сборник Хлебникова вышел в 1940 году, затем – в 60-м. Два островка, а между ними – море забвения.
Моя беда была в том, что я открыл книгу на той странице, где были напечатаны его стихотворения из неологизмов, ничего не понял и захлопнул сборник на целых восемь лет.
А уже позже я пришёл к Хлебникову через французских неоклассиков: Бодлера, Верлена, Рембо, Корбьера, Аполлинера. Конкретно – через Тристана Корбьера, который был таким же изгоем, непризнанным гением, таким же неустроенным в жизни. Но у Хлебникова более трагичная судьба.
А природа творчества – чуть ли не один к одному: Хлебников – Рембо, Хлебников – Корбьер. Мне порой кажется, что Хлебников учился не столько у символистов – Иванова, Кузмина, как это принято считать, сколько у французов. С Рембо – прямые пересечения. И основной соперник Хлебникова не Пушкин, а французский гений Гийом Аполлинер. Они с Хлебниковым – два ключевых поэтических новатора XX века.
Фото: Дмитрий Дадонкин
– Почему Хлебников заставляет спорить о себе до сих пор?
– Он очень многогранен. Его по многим направлениям можно изучать. Придёт время, когда его безоговорочно признают лучшим поэтом XX века, или «наибольшим», как писал Роман Якобсон, один из крупнейших отечественных лингвистов.
– А в чём проявляется истинный Хлебников?
– В произведениях позднего периода, начиная с 1913 года. Он невероятно обновил поэтический русский язык – глубже, чем Пушкин и Гоголь. Он как донор влил в него свежую кровь. От позднего Хлебникова трудно оторваться: у него дышит каждое слово. Его живописание звуком – это вообще что-то необычное, поражающее до глубины души.
– Как и его теория чисел?
– Этот вопрос не ко мне. Я это не изучал. Но даже поверхностные знания о нём как об учёном-провидце потрясают. Он предсказал крах Российской империи в 1917 году и появление Интернета, Гражданскую войну (он называл её внутренней), движение народов Африки за независимость. Некоторые события не названы, но обозначены даты, за которыми скрываются глобальные потрясения: 1929-й – коллективизация, 1935-й – начало политрепрессий, 1939-й – Вторая мировая, 1953-й – смерть Сталина, 1962-й – Карибский кризис…
За 59 лет, задолго до американских и советских учёных, он открыл закон пульсации Солнца.
Конечно, за всеми этими предсказаниями – колоссальная эрудиция, которой завидовали многие учёные, и, думаю, какие-то великие вещи приходили к нему «оттуда». Из Космоса.
– Он ведь и смерть свою предрёк?
– Да, своему другу, художнику Петру Митуричу, Хлебников сказал, что умрёт в 37 лет: «Люди моей задачи умирают в этом возрасте». Он не дожил до 37 четыре месяца.
– Он много ездил. Его передвижения – это ведь не просто точки на карте? Они рождали новые впечатления и новые стихи?
– Менялась судьба России, и он пытался понять время. И стал его художественным летописцем. Ему было интересно всё: события, разговоры, обряды, обычаи, диалекты, жаргонизмы. Равных ему по насыщению текста диалектными словами просто нет.
– В Астрахани поэт жил и даже работал в газете «Красный воин». А любил ли этот город? Ведь писал, что Астрахань – «город глубокого духовного застоя»?
– Это он писал в раздражении. А когда не был раздражён, то отзывался иначе: «Ночи в Персии, ночи в Астрахани», «Зелёные звёзды Лебедии». Лебедией он называл Астраханский край. «И всё-таки я люблю Астрахань», «Зато ночью город был прекрасен», – это было написано во время затишья в городе после уличных боев.
И уж без любви к Астрахани не родилась бы поэма «Хаджи-Тархан», это абсолютно точно. Чувства настоящего поэта всегда выдаёт интонация, музыка слова. «Хаджи-Тархан» – это признание в любви к Астрахани, Волге, людям разных национальностей, населяющим её берега.
– Хлебников завораживает, но и озадачивает. Как понять его современному читателю?
– Разгадка очень проста. Поздний Хлебников – новый русский классик – до предела понятен. Ошибка в том, что читателю часто преподносят только его раннее творчество. Я рассказал, как было у меня: из-за неподготовленности к знакомству Хлебников исчез из моей жизни на долгие годы.
Поэтому лучше начинать с поздних произведений, с 1913 года, и двигаться в обратном направлении, к более ранним. Замечу, что большая часть произведений Хлебникова (4/5) написана за последние пять лет его жизни, и лишь 1/5 – за 15 предыдущих лет. Это редкий случай в творчестве. Но парадоксальность, необычность – примета гения.
– Насколько музей помогает узнать и полюбить Хлебникова?
– Очень часто после наших экскурсий мы слышим признание от посетителей: «Вот теперь я по-новому взглянул на Хлебникова. Хочу почитать». А бывают здесь и знатоки творчества поэта. Многие приходят на экскурсию не впервые. Хлебников притягивает «предчувствием ещё непознанного». Да и сам музей – особое место. Здесь, в квартире родителей Велимира, многое напоминает о его жизни. У меня ощущение, что он незримо присутствует в этом доме, и это, поверьте, не метафора. Я здесь работаю 31 год.
Фото: Дмитрий Дадонкин
В музее собрана уникальная коллекция личных вещей семьи Хлебникова, которая, собственно, и создаёт здесь особую атмосферу. Расскажите, как удалось собрать экспозицию.
– Музей открылся в 1993 году как филиал Астраханской картинной галереи, сделавшей колоссально много для его становления. Именно в галерее в 1977 году её главный хранитель и экспозиционер Калерия Ченышёва организовала выставку художественных работ Веры Хлебниковой, сестры поэта, где один раздел был посвящён Велимиру. Это был первый шаг к музею.
Первая экспозиция музея была не совсем удачной: ощущалась нехватка оригиналов. Были стены, стильные интерьеры, а самого главного – подлинных реликвий семьи Хлебниковых – в них не было. Они хранились в Москве у племянника поэта Мая Митурича-Хлебникова, и он сомневался, отдать нам их или нет, беспокоился, в чьи руки попадёт коллекция, не распродадут ли. И тогда к нам приехал куратор музея Рудольф Дуганов.
Не могу не рассказать об этом человеке, чтобы стало ясно, какие люди собирались вокруг Велимира. Дуганов буквально умер за Хлебникова. Готовил к печати шеститомник поэта. Поехал в Японию, чтобы заработать на издание собрания сочинений Велимира. Работал на износ. В Японии ему сделали операцию на сердце и запретили лететь самолётом. Он сказал, что умирать будет в России. Прилетел в Москву и вскоре умер. Шеститомник вышел после его смерти, он не успел его увидеть. Но – такая честь! – похоронен рядом с Велимиром на Новодевичьем кладбище. Но это случилось позже.
А в 1994-м Дуганов сидел рядом со мной в музее, и мы разговаривали часа четыре, наверное. Он спрашивал меня, что я знаю о Хлебникове, почему занимаюсь его творчеством, что привело меня в музей. После нашего разговора сказал Маю Петровичу: «Отдавай! Музей будет!»
Потом он прислал мне письмо, и я поехал за коллекцией. Познакомился с Маем Петровичем, классифицировал коллекцию, составил опись, упаковал и привёз в Астрахань поездом, в вагоне «СВ». Наша коллекция – это гордость музея. Но для нас это вещи, книги, фотографии, по сути, очень близкого и дорогого нам человека.
– Все эти старые вещи органично вписались в интерьер очень современного и очень живого музея. Как удаётся, рассказывая о творчестве поэта прошлого века, быть столь современным музеем?
– Хлебникова никак нельзя отнести к прошлому, хотя он творил в ХХ веке. Осип Мандельштам сказал о нём: «Поэт не на вчера, не на сегодня, а навсегда». Это так и есть.
Я работаю с молодыми сотрудниками. Они полны таких замыслов, так умеют их вплести в канву истории, что я порой удивляюсь, как это возможно? Но я также уверен, что есть поэты, которые меняют жизнь человека. Хлебников, несомненно, относится к их числу.
Вся наша команда, которая работает здесь, по сути, проводник его идей, «сеятели очей», говоря его языком. Поэтому удаётся воплотить в жизнь самые смелые, самые необычные идеи. У нас интересно всем, потому что интересно нам самим.
Беседовала Марина Паренская
ГОР